» Автобиографии | » Избранное | » Ранняя лирика | » Маленькие поэмы | ||
» Черный человек | » Стихи 1910-1915 | » Поэма о 36 | » Анна Снегина | ||
|
Уже ранние стихи Есенина в петроградских журналах, сборник «Радуница» стали литературным событием. Тогдашняя критика справедливо отмечала, что в Есенине — непосредствен ное чувство русского человека, что природа и народная жизнь обогатили его язык чудесными красками, что нет для него ничего дороже родины.
С Есениным в литературу пришел поэт удивительной лирической силы, художник широкой и нежной души, готовый выплеснуть эту душу в трепетные песенные слова. Он сказал об отчей земле, о России так, как до него никто не говорил. От его строк веяло утренней свежестью пашни, влажным ветерком с излучины реки, теплом родительского крова... Читатели как бы впервые видели «скирды солнца в водах лонных», узнавали, как «льется по равнинам березовое молоко», слышали шепот сосняка ощущали «запах меда от невинных рук». Из древнего мифологического уподобления человека дереву вырастает образ клена: «Стережет голубую Русь старый клен на одной ноге». И поэт признается:
Тем, кто листьев целует дождь, Оттого, что тот старый клен Головой на меня похож. У Есенина трудно найти чисто пейзажные стихотворения, у него природа растворена в лирическом чувствовании. «Отцвела моя белая липа, отзвенел соловьиный рассвет» — это и сожале ние о минувшей молодости, и своеобразная картина природы одновременно. То же — в стихе: «На душе — лимонный свет заката...» С нежностью и состраданием поэт относится ко всем живым существам- Перечитайте «Песнь о собаке», «Корову», «Лисицу», «Табун» и вы еще и еще раз убедитесь в редчайшей способности Есенина понимать и любить «братьев наших меньших». Как надо сродниться с живой природой, чтобы сказать о коро ве простые и горестные слова: «Не дали матери сына...» Сына! А «Песнь о собаке»! В мировой литературе известно немало произведений, где слово «песнь» соотносится с чем-то возвышен но-торжественным, героическим. А тут — «Песнь о собаке»! Обычная история о ненужных хозяину щенках под пером поэта приобрела высокое трагическое звучание. Горе матери, у которой отняли самое дорогое в жизни — детей, беззащитность довер чивой доброты перед тупой жестокостью — как много вобрали в себя семь стихотворных строф и как много говорят они челове ческому сердцу. Или стихотворение «Лисица». Как в «Песне о собаке», «Корове», Есенин и здесь — мастер выразительной детали. Дремучее лицо, что отмежевала на снегу тонкая прошва крови... Запахи инея и глиняного угара как предсмертные ощущения-Стихотворения о животных? Да, но не только и, может быть, не столько о них. За ними видится человеческая печаль, челове ческое горе. Не потому ли в годы второй мировой войны есенин ская «Песнь о собаке» была спутницей итальянских партизан и не раз звучала у неярких ночных костров, согревавших друзей легендарного рязанца Федора Полетаева - клен, поле, роща, лисица, корова — во всем поэт видит поэзию жизни. И снова приходят на память удивительно точные слова Максима Горького: «...Сергей Есенин не столько человек, сколько орган, созданный природой исключительно для поэзии, для выражения неисчерпаемой «печали полей», любви ко всему живому в мире и милосердия, которое — более всего иного — заслужено человеком». Болью наполнялось сердце поэта, когда перед ним открыва лись «горевая полоса», край заброшенный, край пустырь... Он хорошо знал превратности крестьянской жизни, деревенского бытия: «За тяжелой сохой эта доля дана». Но ему было ведомо и другое: целы, не растрачены силы народные, крепки добрые молодцы — для родимой земли «вся опора в годину невзгод», горят-разгораются зори над лугами да перелесками... И не от предчувствия ли радости безмерной «тропой-дорогой разметала ал наряд» Русь, Россия, его любовь, его надежда... Как «чудесного гостя» встретил Есенин Октябрь. Всенарод ный порыв в будущее, осознание величия происходящих собы тий отливаются в образы возвышенные, планетарные. Многие его строки тех лет просятся на голос, чтоб взлетать над площа дями и улицами, перекликаться с громами. «Пророк Есенин Сер гей» говорит с землей и небом, со всей Вселенной. За библейской символикой «Преображения», «Иорданской голубицы», "Пантократора" и других, как он их называл, «революционных поэм», встают образы, от которых нити тянутся к российским просторам, к природе, к бытию человека на земле. «Новый сеятель бредет по полям, новые зерна бросает в борозды»—так зримо передан творческий дух революции. Молодые силы, способность на действия вселенского разма ха, олицетворены в романтическом образе красного коня. Смело, уверенно обращение поэта: «За эти тучи, эту высь скачи к стране счастливой». Там, казалось, находилась сказочная земля его мечты, голубой град — Инония. Гражданская война, иностранная интервенция, разруха, голод — какие только преграды не вставали на пути утверждения нового мира! Обезображен лик родных равнин. Нарушена «завязь человека с природой». Зловещее видение туманит взор: на дерев ню, на все живое надвигается железное чудовище, рожденное в недрах города. Боль и отчаянье наполняют сердце поэта. Поиск ответа на вопрос: «Куда песет нас рок событий?» шел через иллюзии, метания, ошибки, горечь, самоосуждение. О своих трагических переживаниях Есенин рассказал в стихах пронзительных и беспощадных, запечатлев в них суровую правду о судьбах многих людей на крутых поворотах истории. Вот образы из есенинских стихов, написанных в 1920—1921 годы: «Идет, идет он, страшный вестник, пятой громоздкой чащи ломит»; «...сдавили за шею деревню каменные руки шоссе»; «стынет поле в тоске волоокой, телеграфными столбами давясь»... Из тревожных стихов тех далеких лет долетают до нас и натужный храп поезда, легкий перестук копыт бегущего с ним наперегонки красногривого жеребенка. «Милый, милый, смешной дуралей...» Нет, не победить ему «стальную конницу», но за ним — вечное обновление природы, красота живого. Сегодня мы воспринимаем взволнованное слово поэта не только как приглашение любоваться этой красотой, но и как сигнал неждан ного бедствия... Вскоре случилось так, что поэту довелось встретиться с иным «железом»: Есенин отправился за границу. Для очерка об Америке он придумал иронический заголовок — «Железный Миргород». Из мира, где «в страшной моде господин доллар», где душу «за ненадобностью сдали в аренду под смердяковщину», он яснее увидел смысл происходящего в Советской России. Нет, ни в каких заграничных водах не смылось с Есенина русское, народное, самобытное! Никакие «теории» и «теорийки», с издевкой толковавшие о содержании, ратовавшие за аполитичность и безнациональность искусства, не замутили чистейший родник есенинского таланта. Поэт не только помнил Родину, он жил ею. Всегда, всюду. Задуманное и, возможно, написанное в Париже стихотворение «Эта улица мне знакома...» согрето думой о России — о деревенской сини, саде в голубых накрапах и о том, как «держат липы в зеленых лапах птичий гомон и щебетню»... И когда за границей в номер гостиницы наведался к нему «черный человек» — это воплощение ложного, нечестного, мерзкого — и стал изводить больного поэта своими россказнями, легким лучиком пришло воспоминание о былом: «Жил мальчик в простой крестьянской семье, желтоволосый, с голубыми глазами...» И сразу будто бы просветлело, еще отвратительнее стал незваный пришелец. В детстве, на отчей земле ищет поэт опору чистоте сердечной, здоровью души, искренности слова. Трость в «прескверного гостя» вместе с поэтом бросает и желтоволосый мальчик, смотрящий на мир чистыми, как весеннее небо, глазами. Маяковский был прав, когда сказал: «Есенин вернулся из-за границы с ясной тягой к новому». Каждый, кто сердцем (а Есенина только так и читают — сердцем) прикоснется к его стихам и поэмам 1924—1925 годов, не может не отметить широту взгляда на движение жизни, не услышать новые мотивы, интонации, не обратить внимания на возросшее мастерство поэта. Тема родины. Советской России углубляется. Другие темы, в том числе и тема драматической личной судьбы поэта, словно растворяются , ней, придавая ей своеобразную окраску. Есенинское слово о коммунистах, о Ленине согрето ощущением причастности к их великому и благородному делу. В Азербайджане Есенин познакомился с подробностями героической смерти двадцати шести бакинских комиссаров, расстрелянных на 207-ои версте. Ночью мертвые встают из песков. Как нарисовать словом это страшное видение? И Есенин пишет: «Над пустыней костля вый стук». Впечатляющ образ глухих закаспийских мест «...пески, что как плавленый воск...» И всего в нескольких стро ках — картина южной ночи —
Катит луну. Море в берег Струит волну. Тонкое понимание Есениным психологии тех, кто «защищал великую идею», воплощено в образе сельчанина из стихотворения «Русь советская».
В воспоминаниях морщиня лоб, Рассказывает важно о Буденном, О том, как красные отбили Перекоп. Из самого затаенного уголка души вырывается слово поэта, обращенное к той, что дала ему жизнь,— к матери.
Жив и я. Привет тебе, привет! Пусть струится над твоей избушкой Тот вечерний несказанный свет. В есенинском образе матери олицетворены совесть и предан ность, терпение и надежда. Матери поэт доверяет свои завет ные думы, с ней он может беседовать обо всем — и о платке, который купит для нее, и о мировой революции, похожей на весеннее половодье (стихотворение «Ответ»). Так мотивы личные переплетаются с мотивами общественными, гражданскими. В сердце и сознание Есенина жизнь вливалась трепетной и тревожной волной, окрашивалась глубоким чувством, пере плавлялась в образы почти физически ощутимые. «Как ромашко вый луг» шумят в его лирике годы минувшей юности, рождая жи вой образ «грустной радости». Имя любимой женщины «звенит, словно августовская прохлада», душа поэта — «поле безбреж ное дышит запахом меда и роз». «Ты — мое васильковое сло во»,— обращается ои к сестре, и в этом -"васильковом слове" не только нежность к близкому человеку, но и непреходящее чувство к милым рязанским просторам, полям родины. «У каждого поэта,— писал Есенин,— есть свой общий тон красок, свой ларец слов и образов». Они живут не сами по се бе, а в единстве с другими словами и образами. Изъять их из живой ткани стиха невозможно, ибо они сразу потускнеют и потеряют силу. Когда читаешь, например, строки стихотворения «Я красивых таких не видел...»:
Я навеки покинул село, Только знаю — багряной метелью Нам листвы на крыльцо намело,—
И луна, напрягая все силы, Хочет так, чтобы каждый дрожал От щемящего слова «милый». С особой силой искусство есенинской цветописи проявилось в «Персидских мотивах». Этот цикл, созданный на Кавказе, - полная света и музыки поэма о счастье, обреченном на быстротечность любви. И — самое главное — о радости жить на родной земле. Здесь воедино слились «лирическое чувствова ние» русского художника и дух поэзии восточных классиков. Цвета голубой, синий, красный, золотой переливаются в «Персидских мотивах». Черный цвет встречается только как определение к слову «чадра» — символу унижения человеческо го достоинства, человеческой красоты. Краски других тонов слов но отметают, отторгают черное, несовместимое с живым чувст вом, радостью бытия. Голубое, синее воспринимается как нежное, чистое, спо койное. И еще есть в них ощущение простора, воли, знак чего-то недосягаемого, таинственного. Тут уже вспоминается «голубая Русь», «голубое поле», «голубая звезда»... Вместе с мастерской цветописью есенинским произведениям свойственна песенность, музыкальность. И «поющий» этот стих — «как вешняя звень поутру...». Корни его — в былине, сказке, песне, где воедино слиты и яркая живопись и звонкая звучность слов. Вспоминается строфа одного из стихотворений «Персидских мотивов»:
Выйду в цветочные чащи. Путник, в лазурь уходящий, Ты не дойдешь до пустыни, Воздух прозрачный и синий. Звукопись в «Персидских мотивах», как и в других стихах Есенина, - одно из художественных средств, дающее опреде ленную тональность, выявляющее малозаметные психологиче ские переходы, смену настроений. С новой силой талант Есенина раскрылся в его «Анне Снеги ответил: о России и революции. Он мог бы добавить: и о любви. О великом и вечном чудесная песня поэта — она прославляет отчую землю, красоту ее чарующей природы, первую, ничем не замутненную любовь и человека, вставшего на борьбу за народ ное счастье. «Анна Онегина» — единый художественный сплав эпоса и лирики. Когда думаешь о последних годах жизни Есенина, на ред кость для него плодотворных, хотя и далеко не безоблачных, на память приходят болдинская осень Пушкина, карабихские дни Некрасова... «Я чувствую себя просветленным...— сообщает он в письме из Батума в Москву.- Я понял, что такое поэзия». Подлинная поэзия, говорил Есенин, «не пирожные, рублями за нее не расплатишься». И еще: «В поэзии, как на войне, надо кровь проливать». И потому он терпеть не мог халтурщиков и скорохватов. «— Ты понимаешь, ты вот — ничего, — гневно бросал он в лицо некоему сочинителю.— Ты что списал у меня — то хорошо. Ну, а дальше? Дальше нужно свое показать. А где оно у тебя? Где твоя работа? Ты же не работаешь! Так ты — никуда!.. Нечего тогда с тобой возиться». И потому он по-отечески наставлял юного товарища по перу: «Запомни: работай, как сукин сын! До последнего издыхания работай! Добра желаю!» Это им сказано: «Осужден я на каторге чувств вертеть жер нова поэм». И, действительно, многие строки в его лирических стихах имеют по нескольку вариантов. А первоначальная ре дакция «Пугачева» почти в четыре раза больше окончательной. Заповеди поэта: чувство родины, правда жизни, правда пе реживаний, полная самоотдача. О самом важном в действитель ности — своим голосом. Писать о том, что прошло через сердце, что выношено и выстрадано. Образцом поэта для Есенина был Пушкин. «Постичь Пушкина - на это уже нужно иметь талант». И неустанно стремился проникнуть в глубины пушкинской народности, постичь мастерство изображения жизни, когда оно, это мас терство, уже и не ощущается. Есенин оказался талантливым учеником, и, учась у Пушкина, он оставался самим собою. «Прав да» отмечала тогда, что прекрасные стихи Есенина о новой встре че С родимым краем, определенно навеянные Пушкиным, замеча тельны по силе и простоте. Есенин гордился этой оценкой, про звучавшей со страниц партийной газеты. Не без пушкинского влияния у Есенина появляются стихотворные послания, баллада, стансы... Его стихи обретают такую естественность и ясность, исполнены такой доверитель ной интонации, что многие читатели ждали их словно гтичем от близкого, дорогого человека. Жизнь Есенина оборвалась в 1925 году на новом взлете его удивительного таланта. Судьбой ему было дано испытать мно гое. Но, уходя «к неведомым пределам», поэт не роптал на жизнь, не сетовал на ее неласковость. Пусть
Слез и мук, кто ждал их, кто не хочет. Но и все ж вовек благословенны На земле сиреневые ночи.
У вас иная жизнь, у вас другой напев.
|
Copyright © 20002003 «Сергей Есенин» |
Гоголь Паустовский css |